Между

Если вы тоже заблудились в пространстве между мирами - вам сюда. Можно догадаться - здесь ветрено, холодно и не слишком уютно, зато открывается прекрасный обзор. Жаль, что рано или поздно придется все-таки сделать выбор - туда или обратно - а расстояние достаточно велико, и многое может показаться совсем не таким, как на самом деле. Рискните! А пока еще есть время - смотрите и выбирайте: мост, надеюсь, достаточно прочен.

 

Флейта

Та самая флейта треснула, раскололась,
Сломалась, бедняжка, не выдержала удара.
Смотрю и смеюсь сквозь слезы - вот это пара,
Поистине: бывшая флейта и бывший голос.

Еще упрекал - ну как ты, свистулька, пела -
Собачий лай был песен твоих милее!
Я словно не помнил, как сам вырезал и клеил
Покорное, золотое, пустое тело.

Кричал на нее - мол, ты во всем виновата -
И оземь кидал - так ей и надо, дуре!
...Поэты, известно, предатели по натуре,
Нам все едино - любимую, флейту, брата.

Нам все равно - измена сродни надежде,
И вероломство надежней любого чуда.
Но ты свободна, малышка. Лети отсюда
И пой для той, кому мы служили прежде.

* * *

Жаль, что уважаемый Профессор
Не любил Уильяма Шекспира.

- Посмотри, отец мой, я воскресла!
- Из какого ты явилась мира,
Дочь моя любимая? ...Дукаты,
Дочь, дукаты - то есть сильмариллы...
Сколько весит - фунт? - его рука?... Ты
Мне еще о вере говорила,
И отцу, и матери, и дому
Изменив... Так кем же ты воскресла?!

Всё, конечно, было по-другому,
Не считая времени и места.

* * *

Целители у ложа моего
Качают головами удрученно
И разбавляют свежую ученость
Словами - порча, тьма и колдовство -

Должно быть, по-иному не дано
Понять мою вину и обреченность.
...Чужие лица, белые на черном,
И бесконечный вечер за окном,

А после - ночь, и сон, и в этом сне
Ты скажешь - горевала обо мне,
А я отвечу, что не верю снам,

И правильно - проваливаясь в сны,
Мы все собачьей старостью больны
И никогда не возродиться нам.

* * *

- Выходишь за смертного?! Голову мне не морочь!
И вот, не на шутку разгневан, а больше - растерян,
Король приказал заточить непокорную дочь,
А чтобы вернее - на дереве выстроить терем.

Ни рук не занять, ни повинной склонить головы -
И ночь одинока, и день нескончаемо долог -
Но было довольно сквозной паутинной канвы,
И липкой смолы, и зеленых сосновых иголок.

Вплетала в узоры и лунный, и солнечный свет,
И струи дождя, и протяжные птичьи рулады,
А после, сбежав, зареклась вышивать по канве,
Ведь лучше - уже не сумеет, а хуже - не надо.

Те дни миновали, давно отменен приговор,
Подвластно ли счастье людским и эльфийским законам?
И лишь незаконченной вышивки жаль до сих пор,
Особенно той - с кораблем и крылатым драконом.

* * *

Тот, кого я впустила в дом,
Свое получил и спит.
Прямо в комнате, под столом,
Брошены меч и щит.

Я говорила - оставь в сенях,
Рядом с пустым ведром.
Он в ответ - а иди ты нах,
Встанем - и приберем.

Я говорила - садись за стол,
Ужин тебе подам.
Он в ответ - не за тем пришел,
Ну-ка, иди сюда!

Был бы, может, не слишком груб
Или не так тяжел...
Ладно, встану и приберу,
И в огороде зарою труп,
И начисто вытру пол.

* * *

Взгляд в окошко. "Джон, сегодня смог!"
"Поздравляю!" День отменно сер.
"Там письмо". "Еще одно письмо?
А на завтрак что?" "Овсянка, сэр!"

...Ах, какая славная была
Англия - из сборника острот!
Что ж, смахнуть с накрытого стола -
Маслом вверх - дежурный бутерброд,

Чтоб потом, приметам вопреки,
В ранний час, когда слова не лгут,
Крикнуть вслед: "Бегите, дураки!"?
Слушаются. Плачут, но бегут.

* * *

Добрый путь вам, почтенные нолдор, и добрая встреча!
Как удачно, что мы отыскали вас - дело-то к ночи.
Нам недавно сказали, что здесь у вас праздник намечен,
Мы же, вольные синдар, до праздников очень охочи.

Ну, на вас поглядишь - невесёлая будет пирушка:
И поёте-то вы заунывно, и смотрите странно.
Может нашу споем, подходящую - кружка, подружка -
Вместо этой - про лёд, корабли и кровавые раны?

Вы, сдаётся нам, слишком серьёзно относитесь к смерти -
Мы попроще: дотянемся - плюнем ей в наглую рожу.
Как зовется-то праздник, любезные? Мерет Адэртад?
Непонятно, но здорово! Ладно, отпразднуем тоже.

Н.О.

Пообещай, что ночь перечеркнет
Двойную строчку встречных поездов,
И снега потемневший разворот,
И рваный росчерк заячьих следов,

Что будут сны - понятные до слез,
Прозрачные, как водка по ножу,
И я, закрыв глаза, приму всерьез
Все то, о чем услышу и скажу,

И что зима отступит, наконец.
Но, забывая, что растаял лед,
Оставит Финрод дома свой венец
И в ночь непроходимую уйдет.

* * *

Как ни крути, а в Гондоре весна.
Но, затворясь от солнечного света,
Едва ли королева влюблена -
За полным неимением предмета.

Но кошки! Вытворяют, что хотят,
И запирать их - никакого толку,
И ей в который раз топить котят,
И клясть судьбу, и плакать втихомолку,

Чтоб не услышал этот старый дом.
Вот тоже довод, и довольно веский.
И скажет королева: "Ну, пойдем...",
И - так и быть - отдернет занавески.

* * *

- О погоде? Изволь. Перечеркнут вглухую дождем,
Настоятельно жаждет вниманья пейзаж заоконный.
- Переждем? - облегченно вздохнув: - решено, переждем.
- Ну и лето у вас - порожденье любви незаконной -

По-соседски - каких-нибудь орков.
И, губы скривив:
- Если к ним применимо такое. Проводишь? Не стоит -
Только вымокнешь зря. Продолжаем? А впрочем - пустое:
Говорим о погоде - выходит - опять о любви.

* * *

Кто-то вернулся в Шир и сидит в трактире,
Кто-то из зала желает уже в фойе...
Это в душе моей рушится Минас-Тирит -
Здесь наяву расползается город Е.

Если уже не пьян, то еще с похмелья,
Если еще не Мордор, уже сродни...
Это кому-то другому шептали: Melda!
Мне доставалось ленивое - извини.

В общем, какое время - такие песни,
Мыслей - не густо, и сказано - вкривь и вкось.
То, что в другую эпоху назвали - Estel,
Я, закрывая глаза, назову - авось.

* * *

Рука протянута - душа пуста,
Одно что мошкою в огонь летит.
И не зови ее - она не та,
Она не явится тебя спасти.

Она прекрасна и почти добра,
Звездою светится во тьме любой.
Но если верить ей - то через раз:
Непостоянная у них любовь.

И белоснежная ее рука,
И невозможная ее краса
Оборонят тебя от паука,
А от судьбы своей спасайся сам.

Но не вини ее - она сама
Стоит незваною - да за дверьми.
Вставай и заново сходи с ума:
Добро пожаловать в реальный мир!

* * *

                     "...Я сам себе тюрьма"
                     "Пассажи по утрам так просто, ни о чем..."
Я выгляну во двор, заснеженный и темный,
И напоследок, вскользь, уже через плечо,
Увижу, что сидит на дереве котенок -
Должно быть, от собак забрался, дурачок.

Я кошек не люблю, к тому же плохо вижу
И высоты боюсь, но если разговор
Касается котят, в особенности рыжих,
То побоку дела - я выбегу во двор.

Котенок убежит, и в комнате холодной
К исчерканному я вернусь черновику.
Из слов сооружу по росту Тангородрим
И радостно себя подвешу наверху.

А кто-то выпьет чай, и шарф завяжет теплый,
И распахнув окно, отметит, что настал
Положенный абзац бездомному котенку,
И чудеса опять остались где-то там.

* * *

Ручные тени спят у стен,
Бормочет город за спиною -
Стареющая Лютиэн
Глядится в зеркало ночное.

Покуда гладок белый лоб,
Но сердце видеть не готово
Не утра нового озноб -
Печаль заката золотого,

Когда наградой не любовь -
Обманываться бесполезно -
А десять каменных хлебов
И десять пар сапог железных.

* * *

Король, на носу зима, уводи людей,
Припасов на две недели - и то не хватит,
Реванш - вот насчет реванша пока не катит:
Патро... то есть стрел нема, а враги везде.

Король, уводи людей, на носу зима,
Разведка доносит, что можно пробиться к югу,
И если не смерть обогнать, то хотя бы вьюгу,
А что до твоих идей - не сходи с ума.

Король, уводи, пора - караул устал,
Ворчит - отдохнуть бы надо и водки выпить...
Прости, но его не спасти, ничего не выйдет -
Ведь это не та война и зима не та.

* * *

Добро бы честное ремесло -
Но за собою вели меня
Удары сердца на первый слог,
И гласных сонная глубина,

Двойная радуга звонких, и
Глухих печально летящий шелк.
Пытался петь и слагать стихи -
Но голос беден был и тяжел.

Я пил вино, чтобы видеть сны,
И в этих снах угадать я мог
Касанье вспугнутое губных
И задненёбных легчайший вздох.

Когда бы их я поймать сумел -
Назло бессильной моей тоске!
Но что у трезвого на уме -
Сегодня тает на языке.

* * *

Весна, однако. Надо бы на воздух.
Сегодня день - уже почти что летний…

Но снится север, волчьи хороводы,
Густая кровь зарезанных оленей,

Полярного сияния узоры
И запах свежевыпавшего снега,
Миры костров, бессонница дозоров,
Тяжелый дух случайного ночлега,

И те, кто неустанно шел за мною -
Родные или названые братья…
И снова - волки, море ледяное
И полыньи последние объятья.

Действительно - вот-вот наступит лето,
Но я сегодня ночью видел снова,
Как ухожу на север до рассвета,
Не называя имени иного.

* * *

Мы привыкли с севера ждать войну
И мечом незваных встречать гостей,
Но приходит ветер - тону, тону,
Захлебнувшись ядом его вестей.

Белым днем он свищет - дела, дела,
Доверять, увы, никому нельзя,
А ночами шепчет - она была,
И не ты в ответе, что вышла вся.

Отвернуться просто - обман, обман,
И беречь обиду лицом к стене,
А поверить - значит, сойти с ума,
Оттого что выбора вовсе нет

И уже давно - не одно из двух:
Безраздельно правит моей душой
То, что ветром с севера я зову.
...Подожди, послушай - ушел, ушел.

Сказка для Долли

А сегодня, когда мы с тобою остались одни -
Мы не так уж и часто одни остаемся с тобою -
Расскажу тебе грустную сказку про давние дни,
Как к владычице Халет посватался некогда воин.

Был он знатного рода, силен и отважен в бою,
Поредевшее войско в походе он вел за собою,
Но сказала она: "Видно, тяжкую ношу мою
Ты и дальше не прочь разделить, о прославленный воин!"

Он ответил: "Я знаю, не каждый для счастья рожден,
Но признанья по чести и совести каждый достоин -
Не об этом ли ты говорила с эльфийским вождем?"
И ушел от нее, поклонившись, отвергнутый воин.

А владычица вслед ему тихо шептала: "Прости,
Что тебя оскорбила я этим нелепым ответом…
Ах, когда бы другой мне помог эту ношу нести!
Да, я с ним говорила об этом.
И только об этом".

* * *

Ну что же - сидят у постели и нощно и денно,
Несут запоздалую вахту внутри и снаружи,
И я, оживая, опять прихожу к убежденью,
Что я, к сожаленью, не так оказался и нужен.

Собой украшал Тангородрима голые стены,
Сплошные кошмары и ужасы воображая.
Так нет - без меня в равновесье приходит система,
А мне остается - улечься и ждать урожая,

Что, может, не хуже, и даже, похоже,
В текущем составе я выдержу тоже.

* * *

Никто моей руки не исцелит.
Напрасно говорят, что время лечит,
Что надо подождать - и станет легче:
Отрубленная - все-таки болит.
Никто моей руки не исцелит.

Никто моей души не исцелит.
В ней слишком часто тьмой перемежалась
Любовь или прорвавшаяся жалость:
Отравлена, и яд во мне разлит.
Никто моей души не исцелит:

Ни Валинор, оставленный вдали,
Ни руки друга в озере заката,
Ни клятва, мною данная когда-то,ж
Ни свет, который так легко делить...

- Ни этот путь, ведущий в глубь земли.

Романс луны

Нет, мне не улететь
Вслед лунному лучу.
Слеп в вечной темноте,
Смерть чувствовать учусь.

Но Тилиона свет
Стёк с правого плеча,
В ночь брошенная весть -
Тот голос прозвучал.

Брат, это ли не бред?
Брось, думай о былом.
Рождается рассвет
Распахнутым крылом.

Вдоль стелящийся луч,
Рой падающих звезд,
Твой горький поцелуй,
Пронзающий насквозь.

* * *

Мне за них не замолвить слова,
Шуму много - а был ли прок?
Отчего же всегда и снова
Странный отблеск огня иного
Мне мерещится между строк?

Снова - семеро: разлученных,
Уходящих по одному,
Не простивших и не прощенных,
Рыжих, пепельных или черных,
Неминуемо обреченных
Одиночеству своему.

* * *

Чудо из чудес: четыре стены.
Пол. Окно. Потолок. Тепло простыни.
Я почти не верю в дурные сны.
Я почти не путаю верх и низ.

Я почти различаю небо и дым,
Белый лен и черный оскал камней,
Но в слепой ночи спасаюсь одним:
Голосом твоим и песней твоей.

* * *

Я знаю, что так невозможно - последнюю ночь
Останусь с тобою и буду глядеть, не дыша,
Как с прежнего неба нисходит нагая душа
И прячется снова за дымной его пеленой.

Я знаю, ответа не будет - ничто не сбылось,
А если и брезжило, то все равно не вернуть -
Позволь не коснуться, позволь мне хотя бы вдохнуть
И бремя ресниц, и морозную осень волос.

* * *

Обернулся и вдруг сказал:
- Ты прости меня, подлеца!
Я не помню его лица,
Только смерть у него в глазах,
Только пламя его волос,
Только пальцев его полет,
Только голоса битый лед,
Проколовший меня насквозь.
Обернулся и вдруг сказал:
- Ты забудешь меня, поверь!
...И как будто тугую дверь,
Закрываю за ним глаза.

* * *

Я, конечно, не против детей и жены,
Но, до судорог клятвой спеленут,
Никогда не просил разделенной вины -
Не прошу и любви разделенной.

- Видно, ты для того и родился на свет,
Чтоб чужое расхлебывать горе.
А сумеешь ты справиться с ним или нет -
Это, знаешь ли, дело другое!

* * *

Для чужих - напоказ, но когда оставались одни,
Забывая в углу и мечи, и венцы, и тела,
Расскажи мне, о чем говорили и пели они -
Или просто считали пустые места у стола?

Поглядел и ответил,
Досадливо дернув плечом:
- Извини, не заметил...
А в общем, уже ни о чем.

* * *

Стоит Митрэллас у кромки воды,
Взойти не может по узким сходням.
Туман над морем горчит, как дым,
Вползает в сердце знакомый холод.

- Иди, Митрэллас! - зовут с корабля, -
Наполнил парус нездешний ветер!
- Вернись, Митрэллас, - велит ей земля, -
Туда, где в спальне проснулись дети!

Плеснули белым ее рукава,
Склонилось небо с ответным стоном:
- Лови же, серебряная листва,
Два ветра - и западный, и восточный!

- Согласна! - кануло с бледных губ,
И нет Митрэллас в уборе белом.
...Опавший лист на том берегу,
Другой - у полога колыбели.

* * *

Встряхивать, расправлять слежавшийся мех,
Пересыпать ромашкой летние кружева,
Удивляться - жива:
Радоваться-то грех.

Выйти с утра узнать, расчищен ли двор,
И разглядеть на свежем снегу следы:
Нищий, а может, вор,
И все-таки:
- Индор? Ты?
...Двадцать лет прожила вдовой,
Что-то неладное с головой,
И неба не видно - дым.

Вторая эпоха.
     1.

И снова о малых сих,
Которых затягивает судьба,
Покуда хватает сил -
Сражаться, а более - погибать

От холода и огня -
Не равно ли жребий для них жесток?
А в общем, одна фигня,
Что запад обвалится, что восток...

Последнее дело - знать
Забытым и брошенным в темноте,
Кого тебе проклинать
Над трупами родичей и детей.

2.

С этой башни не видно моря,
Только выгоревшие степи.
От нужды, от меча и мора
Негде спрятаться. Ждем и терпим.

Не дождемся. Запретный запад
Закоснел в правоте кромешной,
Так что путь перекрыт и заперт
К нам, от века живущим между,

Посреди... Лишь закатный ветер
Долетит - и почти не страшно,
И, как символ забытой веры,
Бьется эхо в ослепшей башне.

* * *

Как выяснилось - снова недолёт,
Не по заслугам - просто повезло,
Но отчего-то гнилью отдаёт
Последнее осеннее тепло,

И что-то пробивается вовне
Сквозь жизнь мою, протертую до дыр.
Наверно, не сгоревшее в огне
И недообратившееся в дым

Впустую расточилось в темноте,
И вряд ли сможет выбраться на свет.

Я, собственно, всего-то и хотел
Вернуться. Но домой возврата нет.

* * *

Тихо растает под веками белый огонь,
Тихо расступится серая мгла впереди
Я на пороге стою - задержавшийся гость,
Я наконец-то надолго останусь один.

Я наконец-то могу утолить в тишине
Душу желанным забвеньем, как будто водой,
Но говорю "в тишине" - отзывается "нет",
Но повторяю "надолго" - а слышится "долг".

Знаю, не мне увлекаться словесной игрой,
И о судьбе по случайным созвучьям гадать:
Я не поэт, не инголемо - просто король,
То есть - уснувший до времени старый солдат.

Вот и боюсь, что придется проделывать мне
Или - поскольку отсутствует время - пришлось
Дырку под новый значок в закопченной броне:
Доблестно павшему в битве Бесчисленных Слез.

* * *

Должно быть, я не женщина уже,
А статуя, поставленная в нишу.
И странно, что хожу, дышу и слышу,
Отягощая гондорский бюджет.

Переработан творчески сюжет.
Хронист проворно летописи пишет,
Утверждены распоряженьем свыше
Малейшее движение и жест -

Кругом такая скука и тоска, и
Не знаю, что меня не отпускает.
И, веки покрасневшие смежив,

Отчаянно, обеими руками,
Цепляюсь за холодный серый камень:
Неужто он один меж нами жив?

* * *

Не то чтобы я так его ждала,
Не то чтобы искала встречи краткой -
Я больше мимоходом и украдкой,
Издалека.... А то из-за угла...

И все-таки я счастлива была,
Любуясь и походкой, и ухваткой,
И не жалела, что остатки сладки
Мне доставались с этого стола.

- Уходишь? Да какое "возражаю"?
В который раз я взглядом провожаю
Надежду безрассудную мою.

Горит лицо от сотого обмана,
Блестит кольцо на пальце безымянном.
...А завтра скажут, что убит в бою.

* * *

На неприметной каменной плите,
Как будто на захлопнувшейся двери,
Два имени: Джон Рональд Руэл - Берен,
А выше: Эдит Мэри - Лютиен.

Чужое имя, легкое, как тень,
Но каждому воздавшее по вере!
И век, что им обоим был отмерен,
Но так непоправимо пролетел.

Уютный вечер, медленный и мирный,
Она опять проводит у камина,
Оправдывая правила игры -

(Он, уходя, привычно бросил: занят) -
И, слабо улыбаясь, исчезают
Ее несотворенные миры.

* * *

Под Новый год не спится старику.
Морозной ночью, тягостной и долгой,
Он будто видит - оставляют волки
Следы на свежевыпавшем снегу.

И снова, наклонясь к черновику,
Вздохнет - в его придирках мало толку,
Издатели - издатели, и только...
И вычеркнет последнюю строку.

А времени осталось так немного,
И так близка последняя дорога,
Которую он, кажется, искал.

А здесь - письмо, его приятель старый,
Эльфийский свет Юдифи или Сары
И доброго бургундского бокал.

* * *

Он человек. Он любит по-людски,
Безудержно. Он даже плакать может.
Он, как и я, нечаянный заложник
Своей вины и раб своей тоски.

Мы - словно берега одной реки,
Нас память равно мучает и гложет,
Когда, наполовину уничтожив,
Судьба играет с нами в поддавки.

И я не знаю, что же делать мне,
Когда в ночной кромешной тишине
Он кроет матом клятвы и проклятья

Другое имя повторяет вслух,
И медлит выбирать одно из двух,
И, плача, содрогается в объятьях.

* * *

У этого ветра,
Что листьями плещет в окно,
Спросила, что будет со мной.
Дождусь ли ответа?

На целое лето
Расстаться - остаться одной
И только что зваться женой -
По силам ли это?

Свинцовую верность храня
Тому, кто не любит меня,
Не спать до рассвета

И ждать, что вернется домой,
Посмотрит и вымолвит: "Мой?!"
- Да что ты - от ветра...

* * *

Ты проснись от холода поутру
И найди к полудню ответ простой:
На каком сегодня споешь пиру,
На каком куплете сползешь под стол?

Голова с похмелья болит - терпи:
Умереть не смог, так учись терпеть.
А живой - приходится есть и пить,
Вот и пой, покуда способен петь,

Вот и пой, когда тебе впору выть,
Запивай разлуку людской молвой.
И опять наутро проснись живым,
И поверь, что, может, и он - живой.

* * *

В город, где иностранные языки
Запрещены - исключительно пользы для -
Снова приходит смертный - просить руки
Вечной дочери вечного короля.

Снова отказа безмолвие - взгляд и жест -
Делают осень первою из разлук.
Крик журавлиный чисел и падежей
Сквозь облака улетает - на юг, на юг!

Так и положено - вслух, на пределе сил
Имя его склонять, унося во тьму.
А на каком языке он ее любил -
Неинтересно, в сущности, никому.

* * *

Ставят тесто, раскатывают и лепят,
В докрасна раскаленную печь сажают -
В Нарготронде снова печется лембас
Из зерна последнего урожая.

Огневым, подсечным или трехпольным –
Все равно: уже не распашут новых,
Из колосьев, срезанных ровно в полночь,
В полнолунье, грубым серпом кремнёвым.

Спит зерно в утробе земли, нетленно -
Не придется больше ни жать, ни сеять.
В Нарготронде снова печется лембас -
По пути остынет -
Идем на север.

* * *

Все, этот берег не есть постоянная величина
Даже не переменная, в пределах прилив-отлив -
Самоподобье, фрактал, мирозданье, свернувшее на
Западом ставший восток. До нелепости нетороплив,

Он приближается к месиву и синеве асимптот,
Белую пену прибоя на бывшее пламя деля.
Впрочем, и песня моя не есть эталон и оплот
Прежнего мира, текущего к уровню ниже нуля,

В сущности – уровню моря. Ну вот, я опять – о своем,
На языке, где исход означает итог.
Может, с другой стороны мы еще различимы: объем,
Плоскость – не стану считать – линия, точка, ничто?

* * *

Я вижу, что ни ночь, кошмарный сон -
Не представляю, что мне делать с ним:
Во сне мой лорд выходит на крыльцо -
Дышать прохладным воздухом ночным.

Мой лорд не носит нижнего белья -
Он в безупречность облачен свою,
Едва кивнет окрестным соловьям -
И те послушно петь перестают.

Должно быть, он решил побыть один,
Но я, от восхищенья чуть дыша,
Шепчу ему: я здесь, мой господин!
И он, не глядя, изрекает: Ша!

наверх, к меню